Калейдоскоп тьмы. Мистические истории - Эвелин и Элис Дейл

Калейдоскоп тьмы

Мистические истории

Эвелин и Элис Дейл

© Эвелин и Элис Дейл, 2017

ISBN 978-5-4485-6632-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Смерть леди Моррис

Англия, 1890 год.

Саймону Моррису было тридцать пять лет, когда он овдовел. Его дорогая супруга Арлин скончалась после продолжительной болезни. Она оставила этот свет год спустя после того, как его покинула их пятилетняя дочь Энни. Девочка выпала из окна верхнего этажа родового поместья и разбилась. Безутешные родители долго пытались найти покой, но это было невозможно. Любое воспоминание о тяжелой потере приводило к тому, что леди Моррис все больше замыкалась в себе. Ее здоровье стало ухудшаться под гнетом обрушившихся на нее страданий. Свое тридцатилетие она встретила в постели, болезненная и ослабленная. Некогда прекрасная густая копна ее черных волос превратилась в запутанные и всклоченные пряди, глазницы впали, а бледные губы совсем не выделялись на серой коже лица. Саймон мучился от бессилия хоть как-то помочь любимой супруге. Ему только и оставалось наблюдать, как та погибала на его глазах. Ничто не радовало Арлин, ничто не приносило ей утешения. И вот наступил день, когда туманным осенним утром леди Моррис просто не открыла глаза. Ее муж был убит горем. Он рыдал над ее безжизненным телом несколько часов подряд. Он проклинал судьбу за жестокость. Он задавался вопросом, откуда ему набраться сил, чтобы пережить все утраты? Но безмолвие душной спальни, в которой его возлюбленная испустила дух, не давало ответа.

Арлин, похороненная в фамильном склепе Морисов, нашла свой покой рядом с дочерью. Мавзолей располагался позади дома на территории поместья. Вокруг него простирался густой и темный лес. Тишина и безмятежность природы должны были помочь обрести умиротворение всем душам, покоившимся в этом месте. В день похорон с тяжелого свинцового неба полил дождь. Саймон промок до нитки, ожидая, пока гроб с телом его супруги занесут в усыпальницу. Вода струилась на черный сюртук с каштановых волос мужчины. А за пеленой дождя не было заметно слез, стекавших горькими ручьями по обросшим щекам. Наконец, он остался один в оглушительной тишине склепа. Сердце его разрывалось от муки. Присутствовавшие на погребении знакомые, друзья и родственники довольно быстро удалились, решив оставить вдовца наедине со своей болью. Но Саймона это вполне устраивало. Выносить сочувственные взгляды, тягостные вздохи и принимать беспрестанные соболезнования он уже не мог. Исступленное желание сводило мужчину с ума. Сбросить крышку с гроба Арлин (которую он настоятельно попросил не прикручивать, будто в любой момент был готов лечь рядом), забраться к ней, еще раз обнять, вдохнуть сладкий и медовый аромат ее кожи. Дрожа всем телом, он еле стоял на ногах, переводя горестный взгляд с надгробия жены на надгробие дочери. И губы его беззвучно шептали лишь один вопрос:

– За что?.. За что мне это… За что?

Он не заметил, как прошло несколько часов, и наступила мрачная ночь. Пришло время покинуть место упокоения двух самых драгоценных женщин в его жизни. Еле передвигая ноги, Саймон возвратился в осиротевший дом. Пустота огромного трехэтажного особняка пронизывающим холодом охватила его. Зачем ему теперь столько места? Он потеряется в удушливом вакууме безликих комнат, сойдет с ума от непроглядной темноты своих страданий. После того, как умерла леди Моррис, сиделка, заботившаяся о ее благополучии, была больше не нужна. А значит, в доме останутся лишь он и двое слуг.

– К черту все… – пробормотал мужчина, сбросив на пол успевший высохнуть на нем сюртук. На лице Саймона застыла маска безнадежной скорби. Карие глаза ожесточенным взглядом осматривали место, где не так и давно еще слышался счастливый детский смех, и царило счастье. Шаркая ногами, как старик, мужчина забрел в кабинет, в котором порой часами мог работать над новыми книгами. Но сейчас он уже и не помнил, сколько прошло времени с того момента, когда мог последний раз что-то писать, одáренный вдохновением. На одной из книжных полок стояла забытая бутылка виски, и Саймон безрадостно взял ее и откупорил. Мужчина сразу припал к ней губами и сделал несколько жадных глотков. Спиртное обожгло горло, он поморщился, но не остановился.

Мистер Моррис нашел в себе силы, чтобы направиться в спальню, где вчера, пусть и не самой здоровой, но еще живой была его Арлин. Ни один доктор не брался поставить диагноз его жене, говоря, что все мучения только от душевной боли. Ее несчастное сердце не выдержало. Его собственное тоже готово было разорваться.

Саймон рухнул в одно из больших, обтянутых бархатом кресел, крепко сжимая в руке бутылку. Чем больше он пил, тем невыносимее его веки жгло суровым огнем невыплаканных слез. Он откинулся на спинку и поднял затуманенный взгляд на большой семейный портрет, висевший над широкой постелью. На нем навечно был запечатлен самый счастливый момент жизни. Лучившаяся радостной улыбкой Арлин стояла возле высокого стула, на котором сидел мистер Моррис и держал на коленях их любимую Энни. Тяжелый ком застрял в горле мужчины, не давая вздохнуть. Отпив еще виски, он утер глаза тыльной стороной ладони. Саймон смотрел и не мог налюбоваться, будто видел впервые это произведение искусства, что теперь осталось у него единственным доказательством его некогда безмятежной жизни. Он отчетливо помнил, как держал в ладонях маленькие и теплые ладошки своей принцессы, уговаривая ее посидеть смирно, пока художник будет работать.

Но вдруг нехороший холодок заполз в самое сердце. Что-то явно было не так… Саймон резко выпрямился, а брови хмуро сошлись на переносице. Взгляд его хоть и был туманным, но он отказывался видеть то, что ему мерещилось. Правая ручка Энни, которая прежде на портрете располагалась в его руке, теперь лежала поверх ее пышной юбки, совсем не так, как обычно. Мужчина рывком поднялся, ошеломленный и разозленный призрачным видением. Он закрыл глаза, перед которыми ураганом неслась пьяная карусель, и его будто качало на черных волнах. «Показалось… Я схожу с ума…» Но когда он распахнул веки, ничего не изменилось. На картине рука дочери в его ладонь не вернулась. «Безумие… Я слишком много выпил». Отмахнувшись от алкогольного бреда, Саймон сделал пару нетвердых шагов и ничком повалился на кровать. Уставшее и обессиленное сознание, щедро приправленное выпивкой, быстро покинуло его. И спустя пару секунд мужчина тут же провалился в беспокойный сон, полный дурных воспоминаний.

На следующий день состояние Саймона оставляло желать лучшего. Он пролежал в постели, не вставая, с раннего утра до позднего вечера. На улице уже сгущались сумерки, когда он смог разлепить глаза. В голове молотом пульсировала боль, а во рту рассыпалась пустыня. Гонимый жаждой, мужчина поднялся на ноги. Он добрел до столика возле окна, на котором стоял спасительный графин с водой. Пара глотков слегка оживила Саймона, но недостаточно для того, чтобы похмелье разом отпустило. Рассеянный взгляд скользнул за окно, пройдясь по кронам деревьев, скрывавших место упокоения его жены и дочери. Сердце вновь обволокло тянущей тоской. Саймон тихо простонал, схватившись за голову. Это не был дурной сон… Все осталось по-прежнему: «Их нет, а я один на весь свет». На улице завывал ветер, видимо, непогода решила поддержать его страдания. Мистер Моррис открыл глаза, обратив внимание на то, как деревья гнулись к земле. И тут его взгляд остекленел, а губы разомкнулись в немом ошеломлении. Когда кроны дубов расступились, ему стал хорошо виден склеп. И дверь, ведущая внутрь, была широко распахнута. Но он был вчера последним, кто уходил оттуда, и больше посетителей к усопшим не должно было быть. Нахмурившись, Саймон отвернулся, намереваясь спуститься вниз и выяснить, кто навещал без его ведома Арлин и Энни. Мужчина уже дошел до двери, как вдруг остановился, настигнутый вчерашним нехорошим видением. «Портрет…» И он будто спиной почувствовал, как на него смотрят неподвижным нарисованным взглядом жена и дочь. Дрожь поползла по позвоночнику, а внутренний голос призывал его покинуть спальню, не оборачиваясь. Но, вопреки этому, Саймон повернул голову, желая убедиться, что увиденное им вчера было ничем иным, как пьяным бредом.

Кошмар парализовал его тело, заставив ноги прирасти к полу. С губ сорвался протяжный вздох, а глаза отказывались поверить в увиденное. Его дочь, изображенная на картине, вместо того, чтобы сидеть у него на коленях, стояла рядом и рукой указывала на свою мать. Причем выражение лица девочки было устрашающим, перепуганным, а маленький ротик был распахнут в немом крике. Казалось, вот-вот она сойдет с полотна, чтобы броситься к несчастному отцу и воззвать о помощи. Саймон едва не закричал от ужаса. «Я сошел с ума… Сошел с ума!» В страхе мужчина кинулся прочь из комнаты, стремглав слетев по ступеням на первый этаж. Что-то творилось в его голове, отчего ему казалось, что он болен. Оказавшись в холле, он громко позвал слугу: